Хотя загадочности и элегантности в доме было в избытке, он отнюдь не грел душу. А вот профессиональные перспективы, которые открывал аукцион, грели. Очень даже грели. Если все время держать эту мысль в голове, у нее все получится. И она со злорадством представила себе возмущенные лица бывших коллег, этих стерв из Сохо с канала «Не кантовать». Если Эдит наймет ее, об аукционе напишут в нескольких воскресных приложениях, в модных журналах, покажут на национальных новостных каналах. «Не кантовать» в полном составе приползет к ней на коленях, будут умолять сделать документальный фильм о сокровищах Мейсонов. Кэтрин Говард, отщепенка, которую шустрые девицы выжили с работы и из города, будет улыбаться им с разворотов глянцевых страниц и с экранов телевизоров, блистая на ток-шоу местных каналов. «Пропавшие сокровища М. Г. Мейсона, героя войны, выдающегося таксидермиста и кукольника, представляет оценщик и аукционист Кэтрин Говард из фирмы Осборна. Красный Дом. Сокровища…»

Для каталога она организует правильное освещение комнат Красного Дома, чтобы запечатлеть их наилучшим образом. Фотографировать мог бы Майк. Бог свидетель, работа ему нужна, да и взбодриться не помешало бы. Надо подумать об оформлении каталога, но первым делом — пресс-релиз. В субботу она встанет пораньше и приступит. Нет, сначала она составит проект контракта. Если получится это провернуть, в будущем ее ждет новая машина, и она сможет купить собственную квартиру в жилом комплексе для молодых специалистов, с видом на реку, а может быть, и домик в Хэллоу.

«Попридержи коней».

Она посмотрела на себя в ростовое зеркало у изножья кровати. Выглядела она хорошо. «Эта мушка — не перебор ли?» Эдит пришла бы в ужас при виде ее алой помады серии «Kiss mе», а Мод скривила бы физиономию на яркую крем-пудру поверх бледной кожи. «Фик-фок и сбоку бантик»,— так дразнили девчонок с макияжем в ее средней школе в Вустере. Зато помада красная! Кэтрин распустила волосы — и сама себе напомнила куклу.

Глава 12

— Ты не поверишь. Если она даст нам разрешение все сфотографировать, комнату за комнатой, у тебя может получиться выставка. И книга, о которой ты всегда мечтал. А котята! Я тебе про котят говорила?

«Он вообще слушает?»

Майк был бледен, да и причесаться не удосужился, но она приказала себе молчать на эту тему. Даже пребывая в хорошем настроении, он не переносил критики в свой адрес. Возможно, он думал об их утрате. Возможно, пришла его очередь сидеть надутым и отрешенным. Безучастным ко всему, и ничто не могло сейчас высечь из него хоть искорку интереса. Теперь, когда она пробудилась к жизни, может быть, настала его очередь впасть в спячку.

— Милый, да что с тобой?

Он нашел ее глазами, потом отвел взгляд, уставившись на стол, в свою пивную кружку, которая на фоне ее наряда смотрелась весьма неэлегантно. А наряд он заметил сразу, как она вошла, и отчего-то внезапно напрягся. Впрочем, тут же отключил внимание.

Майк ждал ее, явившись раньше положенного, что было ему несвойственно, и от него несло пивом. Начал пить без нее.

— Устал,— проговорил он еле слышно.

Он выдохнул, нервно переплетая пальцы, потом спрятал их под столом. «Усталость» его тянулась больше месяца.

Ее глаза смотрели ему в лицо с немым вопросом. Он не глядел на нее. Что-то происходило. И она увидела его в первый раз за всю неделю. Он был «занят», но чем? Он же сидел без работы. Лишь выпалив на одном дыхании свой монолог о Красном Доме, прерываемый лишь судорожными глотками вина, она обратила внимание на выражение его лица. Ее начало заносить, и нужно было притормозить.

А выражение его лица было ей незнакомо. Вороватое какое-то. Он постоянно прикусывал нижнюю губу, отчего та покраснела. Он полуприкрыл веки, словно защищая ее от безумного напряжения, таившегося под ними. Она испытала легкое потрясение, когда осознала, что не видела Майка таким уже очень давно. Должно быть, опять весь день курил коноплю в своей задрипанной комнатенке. Но разве он не клялся ей, что прекратил, чтобы повысить шансы вновь зачать ребенка?

Официантка принесла горячее. Майк даже не взглянул на свою тарелку. Кэтрин была голодна как волк, но сдержалась.

— Что? В чем дело? — она потянулась через стол, стремясь коснуться его руки, которую он достал из-под стола, чтобы взять свою пинту, и увидела, что второй рукой, под столом, он вертит мобильный телефон. И когда она вошла, он отправлял сообщение. Кому? — Непросто все…— проговорил он и сглотнул.

— Что?

— Так, ничего.

— Черный перец? — спросила официантка с неловкой полуулыбкой, вызванной подозрением, что за столиком, который она обслуживает, имеет место размолвка влюбленной парочки.

Но между ней и Майком никаких проблем не было. Их связь была сильна как никогда, даже после того, что случилось прошлой зимой. Они обрели друг друга после семнадцатилетней разлуки, словно их воссоединение было предначертано судьбой. Когда-то они были парочкой робких старшеклассников, которые и поговорить друг с другом отважились лишь за три месяца до окончания школы, зато следующие два года любили друг друга со всепоглощающей, переменчивой страстью, будучи нежеланными и неприкаянными чужаками в своих университетах. Пока в один непрекрасный день он не порвал с ней и едва не разрушил ее жизнь. Но два года назад они воссоединились благодаря Фейсбуку, поскольку ту связь, что существовала между ними, не в силах ослабить даже время.

«Я часто думаю о тебе». Он оставил ей сообщение, как только решил разыскать ее и нашел. За первый вечер повторного обретения друг друга они обменялись пятьюдесятью тремя посланиями. Прочтя первое, она тут же снова влюбилась в него. Ключевую роль в этом сыграло слово «часто». Очень скоро Майк стал еще одной причиной уехать из Лондона — причем ключевой.

От предложенной перечницы Кэтрин отказалась, качнув головой. Из-за напряженной улыбки у нее свело мышцы. Официантка бесшумно удалилась в своих черных балетках.

— Что-то не так. Дело в?..

Он посмотрел на нее. Покачал головой.

— Нет. Не в этом. Не всегда дело в этом.— Потом Майк огляделся, как будто в первый раз видел этот ресторан при пабе и не понимал, как это он очутился здесь.

Его защитная реакция покоробила ее. Выкидыш стал горем для них обоих, хотя она подозревала, что он так и не смог выразить свое разочарование вслух, чтобы не расстроить ее. Но оно в конце концов выплеснулось наружу. «Потому что такое всегда становится явным». Ей тридцать восемь, а он хочет стать отцом. Должно быть, раздражение читалось на ее лице.

— Прости. Я не хотел быть жестоким.— ТЪн Майка не убедил ее в искренности извинений.— Слушай, зря мы сюда пришли. Давай отчалим.

— Но…

— Извини.— Он покачал головой.— Не могу я сейчас это есть. Нет аппетита.

«А интересно, смогу ли я когда-нибудь что-то съесть после того, как он скажет то, что должен сказать?» Она тут же изгнала эту мысль, красной молнией вспыхнувшую в голове. «Стоит раз запретить себе терзаться вопросами, как это войдет в привычку. На самом деле ничего сложного».

— Тогда…— но больше она не смогла произнести ничего. Сдавило горло. Внезапно ей стало плохо.

— Я не спал всю ночь.— В его улыбке не было ни крупицы тепла.— Я даже, блин, плакал. Не хотел, чтобы…

— М-м?

— Слушай, пойдем, а? Ко мне, побудем вдвоем.

Она следила за каждым его словом, будто видела, как они вылетают изо рта. Кровь в жилах остановилась.

Но это было совсем не то, чего она так боялась услышать. Сейчас они поедут к нему, и он выкурит косячок, и закончится все постелью. Он будет злиться на нее из-за застежек и каблуков. А утром… Утром он разделит все ее восторги по поводу Красного Дома.

— Это неподходящее место.

— Для чего? — вопрос вылетел у нее изо рта, прежде чем она успела запихнуть его обратно. Этими двумя словами она его попросту спровоцировала. Теперь ему будет проще высказаться начистоту.

Так и вышло.

— Я все думал… Ну, об этом… Ох, бля, тяжело…— Он неуверенно улыбнулся, словно ждал от нее поддержки и сочувствия в том, что намеревался сделать.— Ты сегодня роскошно выглядишь, но… Пора с этим кончать. Прости меня. Прости, прости. Меньше всего я хотел огорчить тебя после… Ну, ты знаешь. Но я так больше не могу. Мне так, блин, херово. Ну, нет у меня больше сил. Я про нас. Прости, если можешь.